Об образах

От переводчика

Трактат «Об образах» (или «Об изваяниях», лат. «De Imaginibus») считается сочинением Сабита (Табита) ибн Курры, харранского философа IX в. В XII веке эту работу перевел на латынь Иоанн Севильский, а в 2012 гг. появился первый ее перевод с латыни на английский, выполненный Кристофером Уорноком по академическому изданию «Астрономические сочинения Сабита ибн Курры» под редакцией Фрэнсиса Кармоди (1960).

В Средние века и в эпоху Возрождения трактат «Об образах» (известный также под названием «Об изготовлении астрологических талисманов») был самым известным после «Пикатрикса» источником сведений по астрологической магии. Он цитируется как в самом «Пикатриксе», так и в значительно более поздних трудах европейских магов — Альберта Великого, Марсилио Фичино и Генриха Корнелия Агриппы (последний в своей «Оккультной философии» приводит сокращенные описания нескольких талисманов из трактата ибн Курры).

Первоначально такие талисманы представляли собой «изваяния», то есть статуи или статуэтки, изготовленные в определенное время и из материалов, родственным определенным планетам или зодиакальным знакам, и по форме соответствующие своему предназначению (так, например, талисман для избавления от скорпионов предписывается изготовить в виде скорпиона). Подробное философско-магическое обоснование этого метода позднее предложил Марсилио Фичино в третьей книге своего трактата «О жизни» (см. стр. &).

Со временем на основе этого типа талисманов развились другие. С одной стороны, вместо объемных изваяний стали использовать плоские подвески и вставки для перстней с вырезанными на них изображениями. С другой — не столько на практике, сколько в теории — стали появляться фантазии о целых храмах или даже городах, построенных по правилам талисманической магии. Так, арабский историк X века Аль-Масуди, описывая в своей «Книге указания и наблюдения» сабейские святилища, упоминает два храма, судя по всему вымышленных, якобы стоявший на границе с Китаем (в мистических текстах символизировавшим предел обычного мира, то есть мира, доступного человеку в обычном состоянии сознания). О первом он рассказывает:

Семь врат устроены во внешней его стене, а сам он увенчан семиярусным куполом. На вершине того купола сияет драгоценный камень огромного размера, блеском своим озаряющий все вокруг. Всякий, кто подойдет к нему ближе, чем на десять локтей, упадет замертво; копья же, которые мечут в сторону храма, возвращаются и поражают нападающего. Внутри храма есть колодец с семиугольным отверстием; если над ним наклониться, голова закружится так, что можно упасть в пропасть. Однако же на стенах того колодца начертана по кругу надпись, гласящая, что устье его ведет в сокровищницу книг, хранящих знания о земле и небе, летопись прошедших времен и времен грядущих. «Никому не дозволено войти сюда и почерпнуть от этих сокровищ, — сказано там, — кроме того, кто сравнится с нами в учености, силе и мудрости». Храм этот построен на скале, возвышающейся над землей, словно высокая гора. И всякого, кто увидит этот храм, и купол, и колодец, охватит страстное чувство: нетерпение, печаль и любовь, пленяющая сердце, смешаются в нем со страхом, как бы кто не разорил или не разрушил это святилище[1].

В описании второго храма астрологическая символика семи планет присутствует еще нагляднее:

...храм разделен на семь молелен и освещается светом из семи больших окон, перед каждым из которых стоит некий образ, или изваяние. Изваяния эти изображают  пять планет и два великих светила, и каждое из них по материалу (рубин, сердолик, изумруд) и цвету соответствует влиянию своей планеты[2].

Еще более масштабное астрологическое сооружение — «город Гермеса Трисмегиста» — описывается в «Пикатриксе»:

Есть среди халдеев мастера, овладевшие этим искусством [= искусством изготовления астрологических образов] в совершенстве, и они утверждают, что Гермес был первым, кто начал созидать изваяния, при помощи которых управлял водами Нила вопреки движению луны. Он же воздвиг храм солнца <…>

Он же построил на востоке Египта город длиною в двенадцать миль, а в том городе — крепость (castrum) с четырьмя воротами с четырех ее сторон. На восточных воротах он поставил изваяние орла (aquila), на западных — быка (taurus), на южных воротах — льва (leo), а на северных — собаки (canis)[3]. И поместил в них духов, что говорили голосами, исходившими из этих статуй; и никто не мог войти во врата без их дозволения.

И насадил он там деревья, среди которых было одно великое древо, приносившее все плоды, какие бывают на свете. На вершине крепости он повелел воздвигнуть башню в тридцать локтей высотой, на вершине же башни поместить круглый плод (pomum rotundum), цвет которого семь дней менялся изо дня в день, а по прошествии семи дней вновь становился таким же, как в первый. И город каждый день наполнялся цветом того яблока (malus) и ежедневно сиял новым цветом.  Ту башню окружала изобильная вода, в которое обитало множество видов рыбы.

И поставил он вокруг  города различные изваяния и неким образом устроил так, чтобы от их добродетелей и жители того города становились добродетельны и очищались от всякого нечестия, зла и недугов. Имя же тому городу было Адоцентин (Adocentyn)[4].

В этих и других подобных описаниях, как правило, упоминаются магические изваяния, так или иначе соотнесенные с планетами или знаками зодиака. Искусству их изготовления и посвящен трактат Сабита ибн Курры, написанный во времена, когда основной талисманической формой еще оставались объемные фигуры.

В отличие от многих позднейших руководств по магии, в которых изготовление талисманов приурочено к простым и изолированным факторам (таким, как планетные часы и дни, лунные фазы или месяцы года), трактат «Об образах» опирается на комплексные астрологические методы, требующие построения полного гороскопа и учета таких показателей, как эссенциальные и акцидентальные достоинства планет, управление домами и положение планет в домах. Сами талисманы предназначаются для множества различных целей, по большей части традиционных (обретение богатства, почестей и власти, благосклонности государей, успеха в торговле, любви и так далее), однако, как отмечает Кристофер Уорнок, переводчик трактата ибн Курры на английский язык, «перед нами открыто два пути. Первый заключается в том, чтобы попытаться сравняться с нашими славными предшественниками или даже превзойти их в искусстве применения талисманов и талисманической магии в материальном мире. Универсальный язык астрологии, которым они пользовались, открывает перед нами широчайшие перспективы, особенно в областях, позволяющих работать в большом масштабе, — таких, как архитектура, градостроительство и ландшафтный дизайн. Второй же путь — в том, чтобы попытаться проникнуть сквозь покровы материи и разглядеть скрытые за ними божественные идеи и всеобъемлющие структуры. Мы можем последовать приглашению мистического исламского братства Ихван ас-Сафа, братьев чистоты и друзей верности: “Не предпочтешь ли ты, о брат мой, войти во Храм [Гермеса Трисмегиста], дабы созерцать те небеса, о которых говорил Платон, — не зримые небеса астрономов, а небеса духовные?”».

Трактат «Об образах» дошел до нас в двух версиях, отчасти схожих друг с другом, но все же различных. В русском переводе приводятся обе версии с поглавными комментариями К. Уорнока; тексту трактата предпослана историко-биографическая заметка того же автора.

— Анна Блейз

Харранский сабеизм и Сабит ибн Курра

Духовная история Харрана, древнего города на юго-востоке современной Турции, уходит корнями в глубь тысячелетий. Расположенный на перекрестке нескольких торговых маршрутов, он впервые вышел на историческую сцену как город Сина, месопотамского бога луны. В VI веке до н.э. в Харране был воздвигнут великий храм этого божества. Кроме того, Харран сыграл важную роль в предании об Аврааме, библейском патриархе, которого чтут во всех трех «религиях книги» — иудаизме, христианстве и исламе: «Тогда он [Авраам] вышел из земли Халдейской и поселился в Харране; а оттуда, по смерти отца его, переселил его [Бог] в сию землю, в которой вы ныне живете» (Деян. 7:4). Однако с эзотерической точки зрения самым важным остается тот факт, что во времена поздней античности и Багдадского халифата Харран был центром сабеизма — языческой религии, дольше всех сохранявшей наследие греко-римской цивилизации. Первые мусульманские завоеватели отнеслись к этой религии терпимо, признав сабиев «людьми книги», чтившими своего пророка — Гермеса Трисмегиста. Религия, сложившаяся в Харране, представляла собой комплексный синтез древних месопотамских верований, учения Зороастра, традиций персидских магов, сирийской магии и философии, а самое главное — того своеобразного сплава греческой (в первую очередь, неоплатонической) науки и духовности с египетской мудростью, которая ныне известна под названием «герметизм».

Харранский сабеизм во многом опирался на астрологическое искусство и соединял в себе философское учение с культом звезд и планет. Исламский историк аль-Масуди пишет, что храмы пяти верховных начал — Демиурга, Мировой Души, Материи, Пространства и Времени — у сабиев имели круглую форму, тогда как «[храм] Сатурна — шестиугольную, Юпитера — треугольную, Марса — продолговатую [= прямоугольную], Солнца — квадратную, Венеры — [форму] треугольника, заключенного в четырехугольник, а Луны — восьмиугольную. В них сабии хранили свои символы и таинства»[5].

Дальнейшие сведения, позволяющие составить представление об астральной религии сабиев, дает нам «Пикатрикс». Так, для призывания Сатурна предписывалось выбрать время, когда Сатурн находится в знаке своих достоинств, движется прямо, не поражен Марсом и не испытывает никаких других вредоносных влияний. Далее следовало облачиться в черные одежды (а лучше всего — в саван, взятый с трупа) и надеть черный головной убор и железный перстень, а затем зажечь воскурение, составленное из опия, шафрана, лавровых семян, горькой полыни, сухой овечьей шерсти, головы черной кошки и прочих малоприятных ингредиентов. И, наконец, верующий или маг поднимал над головой жаровню с дымящимся воскурением и взывал к Сатурну: «О возвышенный владыка, великий именем и владеющий наивысшим из планетных небес; о ты, кого Бог сотворил высоким и возвышенным! Владыка Сатурн, ты хладен и сух, ты темен; ты — благодетель, неизменный в дружбе своей, верный слову своему, стойкий и неколебимый равно в любви и в ненависти своей; досягающий разумом своим вдаль и вглубь; правдивый в словах и обещаньях своих; одинокий в деяньях своих, отрешенный и отдаленный от всех; близкий печали и скорби, далекий от радости и веселья; ты — древний старец, ты — мудрец и разоритель здравого ума (boni intellectus depopulator); ты — созидатель добра и зла. Несчастен и скорбен тот, кто обездолен злосчастьями твоими, и счастлив тот, кого коснулось счастье твое. Бог вложил в тебя силы, и достоинства, и дух, творящий добро и зло. Прошу тебя, отец и владыка, твоими высокими именами и чудесными деяньями: соверши для меня то-то и то-то…»[6]

Герметизм с его практической ориентацией на триаду оккультных наук — магию астрологию и алхимию — и с его философским учением о мистическом единении с Богом стал неотъемлемой частью харранского язычества. Ко времени мусульманского завоевания харранцы уже давно славились как искусные маги, алхимики, астрологи и астрономы, изготовители точных инструментов и естествоиспытатели. И Сабит ибн Курра (р. 836)  был, пожалуй, самый знаменитым из харранских магов-философов. Он был сведущ во многих искусствах и науках, включая математику, астрономию, астрологию и магию, и сыграл ключевую роль в процессе приобщения исламских ученых к греческой философии и науке. Цитируют следующее его высказывание:

Мы — наследники и сеятели язычества. Блажен, кто во имя язычества несет бремя [гонений?] с твердой надеждой. Ибо кто принес цивилизацию в мир и кто построил города, как не благородные мужи и цари язычников? Кто, как не они, устроил гавани и реки для судоходства? И кто, как не они преподал сокровенную мудрость? Кому открывалось божество, кому оно пророчествовало и вещало о будущем, как не знаменитым язычникам? Язычники поведали все это миру. Они открыли искусство врачевания души; они же поведали об искусстве врачевания тела. Они распространили по всей земле государственное правление и мудрость, каковая есть наивысшее благо. Без язычества мир был бы пуст и убог[7].

Покинув Харран из-за конфликта с согражданами, Сабит отправился в Багдад, где его принял под свое покровительство Аль-Мутадид, великий халиф из династии Аббасидов. Сабит преподавал в знаменитой багдадской академии Байт аль-Хикам («Дом Мудрости»). Он написал и перевел на арабский более 150 книг и внес большой вклад в развитие философии, астрономии, астрологии и математике. Умер Сабит ибн Курра в Багдаде в 901 году. Между тем языческая религия Харрана все чаще подвергалась гонениям со стороны исламских властителей и постепенно пришла в упадок. В 1271 году Харран был завоеван монголами, разорившими город и истребившими его население.

— Кристофер Уорнок

Об образах: начало

Версия I

Здесь начинается книга Сабита ибн Курры об образах.

Сабит ибн Курра сказал: «Аристотель говорил: если кто изучает философию, геометрию и прочие науки, но остается невеждой в астрологии, то все труды его будут напрасны, ибо только в науке об образах обретаются достойнейшая геометрия и самая возвышенная философия. Также во втором трактате своей книги Философ [= Аристотель] говорит: как не бывает движения в теле, если оно лишено души, и как не бывает жизни в теле одушевленном, если оно лишено пищи, к которой склонно и приспособлено по своей природе, так нет основы знаний в человеке, не сведущем в философии, и нет света в геометрии, если ей не сопутствует астрология; самый же совершенный и возвышенный раздел астрологии составляет наука об образах».

Версия II

Сабит ибн Курра сказал: «Аристотель говорил, что всякий, кто изучает философию, геометрию и любые другие науки, но остается несведущ в астрологии, претерпит много тягот и препятствий, ибо самая полезная геометрия и самая возвышенная философия обретаются лишь в науке об образах. Во втором трактате своей книги Аристотель-философ говорит: как не движется тело, лишенное души, и как душа не имеет жизни без пищи, к которой приспособила ее природа, так и все познания и мудрость не имеют света, если им не сопутствует астрология. Как душа не выживает без пищи, которую природа предназначила ее телу, так и мудрость не имеет основания без астрологии, а наивысший и самый полезный раздел астрологии составляет наука об образах».

Комментарий

Столь торжественные слова о величии астрологии и магии могут показаться нам непривычными, однако Сабит ибн Курра был далеко не единственным, кто превозносил эти искусства и ставил их выше всех наук. Агриппа утверждает, что магия есть «чудодейственная способность, заключающая в себе наивысшие таинства», «самая совершенная и возвышенная из всех наук» и «священный и наитончайший род философии»[8], а Пико делла Мирандола, философ эпохи Возрождения, называет магию самым благородным разделом естественных наук. Подобные заявления станут понятнее, если обратиться к трактату «Зерцало астрономии» средневекового философа Альберта Великого, в котором объясняется, что астрология служит связующим звеном между натурфилософией, то есть наукой о природе и материальном мире, и метафизикой, исследующей вопросы бытия, познания и истинной природы реальности:

Если у нас есть, с одной стороны, метафизическая наука, которая учит нас прозревать причину всех причин через причины вещей, а с другой — наука естественная, которая учит нас постигать на опыте творца всех творений через сотворенные вещи, то что может быть желаннее для человека мыслящего, нежели промежуточная наука, способная научить нас тому, какие перемены в земном мире совершаются вследствие перемен в положении небесных тел?[9]

Далее Альберт рассуждает о том, что Бога можно познать лишь по следствиям, или плодам Его деяний, а плоды эти суть человек и порядок сотворенного мира, восходящий по ступеням совершенства по мере приближения к Богу. «Ни одна из человеческих наук не способна постичь этот порядок вселенной в такой же полноте, как наука о приговорах звезд». Цитируя высказывание Аристотеля о душе, Сабит почти наверняка имеет в виду «Эннеады» Плотина, которые в Средние века ошибочно приписывались Аристотелю и были известны под названием «Теология Аристотеля». Именно потому, что астрология служит мостом между совершенным божеством и не столь совершенным сотворенным миром, Сабит и настаивает на том, что эта наука — душа философии и естественных наук. Изготовляя астрологические талисманы и практикуя астрологическую магию, мы переносим законы высшего миропорядка в дольний мир.  Талисман — это осязаемое свидетельство взаимосвязи и симпатии между всем сущим и вездесущего порядка, установленного Богом.

© Перевод: Анна Блейз, 2017